О грядущей войне я узнаю из двух источников – от мамы, которая смотрит российские новости, и от друзей, которые последние семь лет считают Россию своим домом. И если бы не они, если вообразить что я не читаю писем, не пользуюсь мессенджерами и не смотрю ТВ, то просто по бытовым признакам реальной жизни я могла бы и не знать, что Россия собирается напасть на Украину, а Украина планирует в ближайшее время уничтожить " народ Донбасса". Выйдя на улицу в Луганске, приближения войны не наблюдается. Никто не спешит скупать гречку или туалетную бумагу, местные вузы, вместо эвакуации, заняты процедурой аккредитации в России, а моя подруга, слывущая большим паникером, присылает мне фото картофельных и луковых грядок со своей дачи, не говоря ни слова о собранных чемоданах. Иногда, кто-то бросает скупо: «Война будет». И все замолкают вокруг, потому что основной источник информации для всех – слухи и интуиция, а об этом здесь говорить не принято. Мама за ужином пересказывает мне все российские новости: оказывается, Украина, не имея денег, продала все тюрьмы в частную собственность, а всех заключенных отправила воевать на Донбасс… Вереница услышанного абсурдна. И если сказать маме тихонько «Стоп» и развенчать хотя бы один миф, она удивленно останавливается, как будто этим переворачивается все ее представление о жизни. Но, на следующий день я застаю маму в неменьшем состоянии паники с таким же рабочим сценарием бегства: «В новостях показали, как Украина начала обстреливать Хрящеватое, которое находится вот здесь, совсем рядом с нами». И когда я говорю, что жизнь в городе не поменялась ни в чем, мама удивляется еще больше. В ее представлении, после увиденного в российских новостях, все жители Луганска должны переместиться в погреба, а город стоять парализованным. Ее телевизионный микро-мир живет совершенно другой "жизнью", отдельной от реальности большинства непенсионеров. Но пугает даже не эта промывка мозгов теленовостями, а то, что из России война на Донбассе видится более отчетливо, чем ее видим мы сами. Им оттуда виднее, что здесь происходит. И их мнение о нашей жизни, с их точки зрения, для нас должно быть важнее, чем наше. Они моделируют нам реальность в которой нужно уезжать немедля, в чем есть, захватив с собой только то, что попалось первым под руку. И когда мы робко пытаемся возражать, что не все так плохо, - это не имеет никакого смысла, потому что им оттуда виднее, что происходит здесь. И их опыт 2014 года позволяет им делать выводы, не учитывая нашего опыта жизни в «республике» все семь последних лет. Как, собственно, не учитывали его и семь лет назад… Какое-то, непонятное нам, ИХ право быть для нас главными и решать за нас, что нам делать, что чувствовать, быть "русскими людьми" или "мясом"… Пугает уже даже не угроза войны, а то, что она не кончится никогда. И то, что мы сами, в ней ничего не решаем, - все решают за нас и без нас, а нас просто используют для оправдания своих решений. Пугает то, что ты пережил ад 2014-2015 год, и, оказывается, все снова может повториться. И после всего пережитого ты можешь снова умереть еще и в 2021-м… А ведь большинство из нас просто хочет жить. И люди начинают метаться в поисках этой бухты стабильности и искать покой там, где его не может быть априори - в обмане и самообмане… «Я делаю себе российский паспорт. Я понял, он нужен для того, чтобы провести здесь референдум как в Крыму. Чем больше здесь будет с паспортами РФ, тем быстрее будет проведен референдум», - говорит мне знакомый. «Я хорошо жил при Украине. Не могу сказать ничего, но после всего, что я увидел о ней, я не хочу туда. Ты видела тот ролик, где украинский солдат выстрелил себе в голову, когда его довели сослуживцы? Прямо в камеру. А ты посмотри. Я после этого пошел делать себе российский паспорт». Мы однозначно стали жить хуже в разы. Но новый всплеск военных действий приведет еще к большему ухудшению. Поэтому мы боимся войны, хотя и понимаем, что она может быть началом какой-то ясности, стабильности после 7 лет жизни между Украиной и Россией, миром и войной… Конкретно о нашей семье – на начало боевых действий летом 2014 года мы имели запас продуктов из масла, круп, муки и сахара, которого нам хватило на несколько месяцев. У нас был запас денег, которого даже в ситуации без выплат заработной платы нам хватило на несколько месяцев с учетом всех форс-мажоров и спекулятивных цен на продукты. Мы не были готовы к войне морально, она застала нас врасплох. У нас не было никакого опыта, как правильно защитить свой дом и себя, но уровень довоенной жизни позволял иметь запасы и войти в войну с некоторыми накоплениями. Сейчас вокруг меня найдутся сотни тех, кто пережил, как и мы, события 2014 года в Луганске, но за эти семь лет как и мы стал жить только хуже в материальном плане. Средний класс в большинстве своем живет от зарплаты до аванса, многие идут на поденную работу за ежедневные выплаты и еду. И они не уедут не потому, что стали смелее или опытнее, а потому что сейчас на это ни у кого здесь просто нет денег. И есть ещё одна категория – это те, кто прошел через выезды, через недружелюбие родственников, через чужие квартиры и неизвестность. И, хлебнув, в сравнении им кажется, что лучше здесь, в родных стенах, чем где-то. Что вместе с семьей пережить все будет легче. И нет сильнее страха, чем страх за тех, кто остался в Луганске при отсутствующей телефонной связи. Ещё одна интересная черта – депрессивность. Для счастья нужна уверенность, планы, источники позитивных эмоций. Если этого нет, человек начинает искать краткосрочные заменители радости, например, – алкоголь, через призму которого проблемы кажутся не такими большими, война не такой пугающей, а мир становится дружелюбнее. Нынешний Луганск – это конторы адвокатов вперемешку с пивными лавками. Самый процветающий бизнес – похоронный. Город понемногу разрушается. Особенно, если заглянуть во дворы. Все чаще встречаются разрушенные, пустующие, разворованные дома, которые до 2014 года были цехами, предприятиями, магазинами, модулями, ларьками. Разрушенное соседствует с хрущевками, став привычной картинкой из окна. Пройдя сквозь кварталы - не по центральным дорогам, а именно сквозь, - мы поразимся выхолощенности жизни. Все, что мы увидим, очень похоже на жизнь одним днем, наспех, как еда, которую готовят на раз, без всякого запаса. И отдельная тема этой войны – смерти. Вы вряд ли найдете сейчас семью, которой не коснулась бы смерть за эти 7 лет. Не напрямую, от взрыва, но за эти годы "русской весны" ушло столько людей, сколько не умирало никогда раньше. И историй о глобальном счастье с детьми, свадьбами и прочим - стало гораздо меньше. Смерти и потери растворяют то немногое хорошее, чего раньше было гораздо больше. Все эти признаки войны стали настолько обыденными, что мы стали относиться к ней как к смерти – ее боятся, не хотят, но и понимают, что она неизбежна… Боюсь ли я войны? Я боюсь, что война украдет еще один кусок детства моего ребенка. Если 2014-й год он не помнит, то сейчас все будет иначе. Но и тогда, и сейчас ответственность за его недетское детство лежит только на мне… Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
